Toshkent-2200. So‘nggi bronza-ilk temir davriga oid naqshlangan sopollar madaniyatini arxeologik jihatdan o‘rganishning ayrim muammolari

Post Views:
93

Eramizdan oldingi II mingyillikning oxirlarida Toshkent hududida tashqi belgilari bilan qo‘lda yasalgan va ranglar bilan bezak tushirilgan sopollar madaniyatiga xos bo‘lgan arxeologik madaniyat paydo bo‘ladi. Bu yerda so‘z Burgulik madaniyati haqida bormoqda. Bu madaniyat ham aslida Markaziy Osiyo hamda G‘arbiy Xitoydan to Janubiy Afg‘onistongacha bo‘lgan hududlarda so‘nggi bronza va ilk temir davrida tarqalgan katta madaniyatning bir qismidir. Afsuski, radiouglerod natijasida aniqlangan sana bo‘lmaganligi uchun bu madaniyat qachon paydo bo‘lib, qancha vaqt mobaynida yashaganligi haqida aniq fikr aytish qiyn. Ammo hozircha bir narsa aniqki, Burgulik madaniyati Toshkent vohasida o‘z boshlovchisiga ega emas, shuningdek uning merosxo‘ri ham yo‘q.

О НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМАХ АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ КУЛЬТУР РАСПИСНОЙ КЕРАМИКИ ЭПОХИ ПОЗДНЕЙ БРОНЗЫ – РАННЕГО ЖЕЛЕЗА

По археологическим данным, первые признаки заселения территории Большого Ташкента относятся к эпохе поздней бронзы и связаны с проникновением в первой половине – середине II тыс. до н.э. северных племен степного круга, известных под названием андроновской общности. Их сменяют носители так называемой бургулюкской культуры, характерным внешним признаком которой является традиция изготовления лепной посуды, иногда украшенной росписью. Бургулюкская культура, являющаяся локальным вариантом или, вероятнее, близким родственником чустской культуры Ферганской долины, вместе с последней составляет часть обширного ареала распространения археологической общности культур расписной керамики эпохи поздней бронзы – раннего железа (не вполне удачное определение «культура расписной керамики» понимается условно, поскольку количество сосудов с росписью обычно составляет 1–5% всего комплекса керамики).

Впервые археологический комплекс, включавший грубую расписную посуду, был выявлен в верхних слоях холма Анау в северных предгорьях Копетдага экспедицией Р. Пампелли и Х. Шмидта и обозначен как «эпоха варварской оккупации» [Pumpelly, 1908]. После раскопок памятника Яздепе и установления его периодизации по отношению к «варварской» культуре начала I тыс. до н.э. в научный оборот вошло название Яз I или культура Окса раннего железа [см. Кузьмина, 1972; 2008. С. 281–321]. На раннем этапе исследований основное внимание уделялось южному и юго-западному направлениям связей комплекса Яздепе I, поскольку памятники Северного Ирана эпохи раннего железа тогда были изучены несравненно лучше [Массон, 1959. С. 44–48]. Там расписная керамика исчезает около сер. II тыс. до н.э., но в 1-ой половине – середине I тыс. до н.э. появляется вновь [Погребова, 1977. С. 160, 162], и, может быть, отчасти поэтому период Яз I датировали 900–650гг. до н.э., а более архаичное Чустское поселение – 2-й половиной II тыс. до н.э. [Массон, 1959. С. 48, 115].

Аналогии между материалами Яздепе и Чуста несомненны, и по мере обнаружения все новых и новых памятников типа Яз I сложилась концепция о поэтапном расселении ее носителей из Ферганы в оазисы района Амударьи, Мургаба и еще южнее [Casal, 1961; Заднепровский, 1962; Аскаров, 1979; 1981]. Другая концепция предполагала обратное направление – из Иранского Хорасана на восток и север: в Мундигак и Тиллятепе в Афганистане, оттуда в Кучуктепа и Бандыхан в Южном Узбекистане [Сарианиди, 1977, 1981]. Когда стали известны новые, калиброванные даты периода Яз I – около 1500–1000гг. до н.э., дискуссия, похоже, утратила свой смысл, поскольку в целом подтвердилась синхронность памятников Яз I и чустской культуры Ферганской долины (первооткрыватель чустской культуры М.Э. Воронец датировал ее III–II тыс. до н.э. Надо сказать и о тех калиброванных радиоуглеродных датах чустской культуры, которые относятся, как минимум, к рубежу III–II тыс. до н.э. [Заднепровский, 1997. С. 72–76]). Казалось бы, победу одержали приверженцы нейтральной позиции, которые отвергали наличие общих истоков чустской культуры и культуры Яз I, объясняя их сходство конвергентными процессами, происходившими преимущественно на базе развития автохтонных предшествующих культур [Массон, 1959. С. 116; 1989; Хлопина, Хлопин, 1976; Сагдуллаев, 1985; 1989; Francfort, 2001]. В последние годы география памятников круга Яз I существенно расширилась, но, как точно подметил 20лет назад А.С. Сагдуллаев, проблема происхождения археологических, а не просто «керамических», комплексов типа Яз I еще очень далека от однозначного решения [Сагдуллаев, 1989. С. 63].

Многие археологи, которые занимались сравнительным исследованием материалов Яз I, чустской и бургулюкской культур, давно обратили внимание на многочисленные и разнообразные аналогии с так называемыми культурами расписной керамики Синьцзяна, в частности, с памятниками Тарима [Киселев, 1960. С. 253; Заднепровский, 1962. С. 107; Masson & Sarianidi, 1972. С. 164–165; Литвинский, 1981. С. 159–160; Антонова, 1984. С. 57–58; Kohl, 1984. С. 189–191; Заднепровский, 1997. С. 96–98]. Этот факт подтверждают также китайские исследователи, в последнее десятилетие существенно активизировавшие археологические изыскания в Синьцзян-Уйгурском автономном округе КНР. Предполагается даже, что такое важное технологическое достижение как производство черных металлов было заимствовано населением Восточного Туркестана из Ферганы [Mei, 2000. С. 67–69; Mei & Shell, 2002. С. 229–230]. Впрочем, А.П. Франкфор отвергает саму мысль о существовании каких-либо родственных связей между культурами Ферганы и бассейна Тарима на том основании, что между памятниками чустской культуры и южных предгорий Тянь-Шаня расположена культура Акэтала, которой присуща исключительно серая, а не расписная керамика [Francfort, 2001. С. 228–229, 232]. Однако надо вспомнить, что сравнению подлежит не только керамика, а весь археологический комплекс в совокупности. К тому же, помимо полной идентичности каменных изделий Ферганы и Акэтала, в четырех поселениях чустской культуры (все на востоке Ферганской долины), кроме расписной посуды, имеется и черно-серолощеная, и просто серая керамика [Заднепровский, 1962. С. 28; 1997. С. 51].

Не вернее ли будет рассматривать чустскую культуру Ферганы вместе с бургулюкской культурой Ташкента просто как локальный, западный вариант единой с Таримом культурно-исторической общности расписной лепной керамики эпохи поздней бронзы – раннего железа? Представляется, что проблема разделения общего пространства с единообразным археологическим комплексом носит скорее историографический характер, обусловленный хронологией исследований, различными методическими установками и современными административными границами. С другой стороны, все сказанное в полной мере относится и к вопросу о взаимосвязи памятников круга Яз I с культурами Синьцзяна, Ферганы и Ташкента, при этом, как ни парадоксально, иногда круг аналогий Яз I с бургулюкской культурой и отдельными комплексами Синьцзяна шире, чем с Чустом. По мере выявления на территории Среднеазиатского междуречья все большего числа новых памятников или, как правило, слоев, относящихся к сообществу культур расписной керамики эпохи раннего железа (местонахождений керамики типа Яз I, похоже, нет только там, где ее не искали), яснее понимается, что северо-восточный и южный его ареалы никак нельзя считать обособленными.

Не претендуя на всеобъемлющий анализ генезиса культур юга и северо-востока Центральной Азии, приведем один небольшой, но конкретный пример разительного сходства двух археологических комплексов. Первый из них происходит из последних раскопок крупнейшего на юге Узбекистана памятника периода Яз I – Майдатепа (Бандыхан I), первые исследования которого в начале 70-х гг. проводили Э.В. Ртвеладзе и А.С. Сагдуллаев [Ртвеладзе, 1976; 2007] (Судя по отрывочной информации, тогда возле Майдатепа еще были найдены разрушенные захоронения: «В 1973 г. Э.В. Ртвеладзе, проводивший разведку в округе древнеземледельческих поселений Бандыхана, обратил внимание на находки человеческих костей на прилегающих к оазису естественных холмах» (Сагдуллаев, 1990. С. 34)). В 2005 г. совместно с Германским Институтом археологии (DAI) работы были возобновлены на единственно доступном для раскопок месте – приземистом холме, полукольцом охватывающем «цитадель» с запада. В раскопе размером 20×10м открыты остатки домовладения, которое неоднократно перестраивали. По стратиграфии выделено 5 этапов, датируемых по 14C 1400–1000 гг. до н.э. [Görsdorf, 2007. С. 132]. Спустя какое-то время после того, как поселение было оставлено, на его поверхности появляются ямы с типичной для ранней стадии периода Яз II керамикой.

Для каждого из пяти исследуемых этапов удалось получить полноценный археологический комплекс, который, надо сказать, остался практически неизменным на всем протяжении существования поселения. На этапах 1–3, как и на более поздних этапах 4–5, отмечается тот же стандартный бытовой инвентарь, сохраняются те же строительные приемы, что ясно свидетельствует о невероятном консерватизме и безоговорочной преемственности традиций носителей культурной общности Яз I. Количество фрагментов сосудов с росписью красной, коричневой, красно-коричневой, реже черной красками по светлому фону составляет около 9 %. В то же время, в керамическом комплексе Майдатепа имеются признаки совершенно иной традиции, восходящей к культуре Бактрии–Маргианы эпохи средней бронзы. Это фрагменты посуды, изготовленной на гончарном круге (около 10% от общего количества), которые обнаружены в слоях, относящихся ко всем пяти этапам существования поселения. Однако в нарушение керамической традиции, восходящей к Бактрийско-Маргианскому археологическому комплексу, унаследованной и продолжающейся в период Яз II, станковые сосуды Майдатепа являются точными копиями лепных (вероятнее всего, центром производства станковой посуды, поступавшей в Бандыхан, являлись поселения Миршадинского оазиса Моллали и Буйрачи в дельте р. Халкаджар в 40км к северо-востоку). Как следует из анализа археологических материалов, комплекс Яз I является в Бактрии и Маргиане совершенно инородным явлением, вклинившимся в естественный процесс развития местной культуры во 2-ой половине II тыс. до н.э. (возможно, что на восточной окраине территории бактрийско-маргианской культуры эпохи бронзы (например, в районе Денау или северо-восточном Афганистане) последовательность развития культуры от БМАК к Яз II пресеклась не настолько резко или вовсе не прерывалась. К примеру, в Денауском районе вообще не выявлено ни одного памятника Яз I, найдено только два фрагмента расписной керамики. В упомянутом выше поселении Буйрачи разрыва традиции БМАК не замечено [ Сагдуллаев, 1989. С. 62]).

Аналогичный бандыханскому археологический комплекс происходит из раскопок поселения и могильника Синтала (Xintala), а также могильника Куху (Quhui), расположенных на северо-восточной окраине Таримской впадины близ города Янки (Карашар). Синтала занимает площадь размером около 4 га (высота 5 м), размер могильника не установлен и раскопки его не проводились. В Куху было найдено несколько разрушенных погребений, но конструкция их не поддается определению.

В результате археологических исследований на поселении Синтала стало известно об использовании в строительстве сырцового кирпича размером 42×21×11 см, что является одним из самых ранних свидетельств его применения в Синьцзяне. В гончарной продукции из поселения наблюдается сочетание двух традиций. Первая представлена керамикой с росписью красно-коричневой краской по светлому фону (во избежание недоразумений приходится повторяться: роспись наносилась по светлому фону, а не по красному [Заднепровский, 1997. С. 97]), орнамент геометрический – треугольники, сетки, зигзаги и волнистые линии. Сосуды другого типа, черно-коричневого цвета с примесью дресвы в тесте, менее распространены, чем первые. Они украшались штампом и насечками: орнамент в виде треугольников, елочек и линий оформлял венчик и горловину сосуда, что является характерным признаком керамики андроновской культуры. По описанию не вполне понятно, происходят эти фрагменты из одного слоя с расписной керамикой или предшествуют ей, но вероятнее второе. Найдены также два каменных т.н. «серпа чустского типа», зернотерки, терочники, ступки, пестики, мотыги, а также полированный топор из привозного нефрита. О знакомстве с металлообработкой меди свидетельствуют находки каменной литейной формы, бронзового ножа, фрагмента медного сосуда, среди подъемного материала имеется бронзовый кельт сеймино-турбинского типа. При раскопках поселения найдены зерна проса (Setaria italica), радиоуглеродный анализ которых показал возраст 1680–1490гг. до н.э., анализ угля позволил установить вторую дату – 1700–1470гг. до н.э. В целом, время обживания поселения Синтала относится к периоду около 1690–1425±150 гг. до н.э. [Debaine-Francfort, 1988. С. 16–18; Chen & Hiebert, 1995. С. 265, 267; Заднепровский, 1997. С. 96–98; Mei, 2000. С. 10].

Археологические комплексы поселений Синтала и Майдатепа (Бандыхан) идентичны, совпадает даже размер сырцовых кирпичей. Подобное совпадение трудно признать случайным, а учитывая хронологическую последовательность запустения поселения Синтала около 1400г. до н.э. и буквально одновременного появления Майдатепа, трудно избавиться от мысли о взаимосвязи этих двух событий. Как представляется, на примере этих двух поселений отчетливо прослеживается не просто какой-то случайный, пусть даже очень высокий уровень контактов между культурами Синьцзяна и юга Средней Азии, а прямое переселение древних обитателей Синтала в Бандыхан. Археологов вряд ли смутит единственное отличие в керамическом комплексе двух памятников – тот процент керамических изделий, которые в Синтале представлены фрагментами посуды андроновского типа, а в Майдатепа – бактрийско-маргианского (БМАК). Напротив, этот факт прекрасно демонстрирует влияние соседних культур: в Синьцзяне таковыми являлись андроновцы, в Сурхандарье – носители традиций БМАК. Можно только с большой долей уверенности утверждать, что контакты с теми и другими носили совершенно мирный характер.

Говоря о причинах столь дальнего переселения, в первую очередь, конечно, мы должны назвать тот глобальный экологический кризис, который разразился в степной зоне Евразии в последней трети II и продолжался до начала I тыс. до н.э. [Яблонский, 2005. С. 778]. Как установлено палеоклиматическими исследованиями в Северо-Восточном Китае, один из пиков климатических колебаний приходился приблизительно на 1400г. до н.э. [Tarasov, Jin, Wagner, 2006. С. 298]. Но если климат северо-востока КНР в этот период был степным, то Тарим около 1400 г. до н.э., вероятно, как и сегодня, представлял собой пустыню и полупустыню. В качестве нового пристанища переселенцы из Синтала облюбовали верхнюю дельту Бандыхансая (Байсунсая) как знакомую и привычную для них до наступления засухи экосистему.

Около 1000г. до н.э. поселение Майдатепа (Бандыхан I) без всяких видимых причин было оставлено, нет никаких признаков пожара, каких-то следов разрушений природного или военного характера. Возможно, жители ушли обратно на север в широком значении этого слова – от долины Кашкадарьи до Синьцзяна. К сожалению, мы не имеем радиоуглеродных дат для многочисленных памятников той же Кашкадарьи и бургулюкской культуры Ташкента. Для долины Заравшана есть единственная дата для нижнего комплекса городища Коктепа – 690±50г. до н.э. [Исамиддинов, 2002. С. 64].

Можно, конечно, с известной долей скепсиса воспринимать калиброванные данные анализа по 14C, но когда имеешь дело с удивительно консервативной культурой с практически не поддающимися выявлению изменениями археологического комплекса, в том числе самого массового – керамики, иного способа выстроить хотя бы относительный хронологический ряд попросту не существует. С другой стороны, хотелось бы предостеречь от повального увлечения новейшими естественнонаучными методами, что может привести к произвольному и часто необоснованному углублению хронологии памятников. Если когда-то комплексы с лепной расписной керамикой в основном датировали началом I тыс. до н.э., то теперь – 2-ой половиной II тыс. до н.э., хотя, как видно на примере образца из Коктепа, это не везде и не всегда соответствует действительности. Расписная керамика иногда встречается в материалах позднеахеменидского периода. В Ферганской долине, вне пределов Ахеменидской империи, посуда с росписью типична для продолжателей чустской культуры – эйлатанской и шурабашатской культур (сер. I тыс. до н.э. – начало I тыс. н.э.). Изредка встречается роспись на сосудах в комплексах раннего средневековья, особенно на севере Ферганской долины, а в Синьцзяне ситуация, насколько известно, сходна с ферганской.

Как долго существовала культура лепной расписной керамики в Ташкентском оазисе и когда она здесь появилась, мы можем говорить, как и почти 30лет назад, пока только приблизительно. Как и Бандыхан, Бургулюк не имеет на территории Ташкентского оазиса предшественников, как нет у него и производных: говоря иначе, он появляется ниоткуда и уходит никуда. Главный ее исследователь, уважаемый Х. Дуке датировал время существования бургулюкской культуры IX–VII вв. до н.э.: «…что не снимает оговорок относительно условности и предварительности подобной даты, ибо археологические исследования на поселениях бургулюкской культуры еще не завершены» [Дуке, 1982. С. 71–72]. Вполне возможно, что, как предполагает М.И. Филанович, на Шаштепа бургулюкская культура продолжала бытовать в VI–IV вв. до н.э. и вплоть до появления сарматоидной культуры Каунчи в III–II вв. до н.э. [Филанович, 1982. С. 121]. Также в Ташкентском оазисе могли быть бургулюкские поселения, датирующиеся гораздо более ранним временем, чем начало I тыс до н.э. Понятно, что для каждого конкретного памятника должна быть своя конкретная хронология и в случае с общностью лепной расписной керамики принцип формальных аналогий, тем более только керамики, не всегда срабатывает. Достаточно вспомнить хорошо известный среднеазиатским археологам рецидив производства такой «псевдотрипольской» посуды в период с рубежа X–XI до середины XII в. н.э., охвативший тогда всю территорию Мавераннахра и сохранившийся в отдаленных горных районах вплоть до нашего времени.

Использованная литература

Антонова Е.В. Несколько заметок о первобытной археологии Синьцзяна //Восточный Туркестан и Средняя Азия. История. Культура. Связи /Под ред. Литвинского Б.А. М., 1984.
Аскаров А.А. К вопросу о происхождении культуры племен с расписной керамикой эпохи поздней бронзы и раннего железа //Этнография и археология Средней Азии. М., 1979.
Аскаров А.А. Южный Узбекистан во II тысячелетии до н.э. //Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тысячелетие до н. э.). М., 1981.
Görsdorf J. Information zu den 14C-Datierungsergebnissen von Majdatepa (Bandixon I) //Труды Байсунской научной экспедиции. Вып. 3. Ташкент, 2007.
Debaine-Francfort C. Archaẻologie du Xinjiang des origines aux Han. Premiẻre partie // Paléorient. 1988. Vol. 14/1.
Дуке Х. Туябугузские поселения бургулюкской культуры. Ташкент, 1982.
Заднепровский Ю.А. Древнеземледельческая культура Ферганы //МИА. М.; Л., 1962. № 118.
Заднепровский Ю.А. Ошское поселение к истории Ферганы в эпоху поздней бронзы. Бишкек, 1997.
Исамиддинов М.Х. Истоки городской культуры Самаркандского Согда. Ташкент, 2002.
Casal J.–M. Fouilles de Mundigak. II volumes. MDAFA (Mémoires de la Délégation Archéologique Francaise en Afghanistan). Tome XVII. Paris, 1961.
Киселев С.В. Неолит и бронзовый век Китая (по материалам научной командировки в КНР) //СА. 1960. №4.
Kohl Ph. L. Central Asia: Palaeolithic Beginnings to the Iron Age. Paris, 1984.
Кузьмина Е.Е. К вопросу о формировании культуры Северной Бактрии («Бактрийский мираж» и археологическая действительность) //ВДИ. 1972. № 1.
Кузьмина Е.Е. Арии – путь на юг. М.;СПб., 2008.
Литвинский Б.А. Проблемы этнической истории Средней Азии во II тысячелетии до н. э. (Среднеазиатский аспект арийской проблемы) // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тысячелетие до н. э.). М., 1981.
Массон В.М. Древнеземледельческая культура Маргианы //МИА. М.; Л., 1959. № 73.
Masson V.M. & Sarianidi V.I. Central Asia: Turkmenia Before the Achaemenids. London, 1972.
Mei Jianjun. Copper and Bronze Metallurgy in Late Prehistoric Xinjiang. Its cultural context and relationship with neighbouring regions. BAR International Series 865. 2000.
Mei Jianjun & Shell C. The Iron Age Cultures in Xinjiang and their Steppe Connections // Ancient interactions: east and west in Eurasia. Edited by K. Boyle, C. Renfrew & M. Levine. McDonald Institute Monographs. Cambridge, 2002.
Pumpelly R.W. Explorations in Turkestan: Expedition of 1904. Prehistoric Civilizations of Anau: Origins, Growth, and Influence of Environment. In two volumes. Washington, 1908.
Погребова М.Н. Иран и Закавказье в раннем железном веке. М., 1977.
Ртвеладзе Э.В. Новые древнебактрийские памятники на юге Узбекистана //Бактрийские древности. Л., 1976.
Ртвеладзе Э.В. Археологические исследования в Бандыхане в 1974–1975 гг. //Труды Байсунской научной экспедиции. Вып. 3. Ташкент, 2007.
Сагдуллаев А.С. О соотношении древнеземледельческих комплексов Ферганы и Бактрии //СА.1985.№ 4.
Сагдуллаев А.С. Некоторые аспекты проблемы происхождения среднеазиатских комплексов типа Яз I // СА. 1989. № 2.
Сагдуллаев А.С. К изучению культовых и погребальных обрядов юга Средней Азии эпохи раннего железа //Древняя и средневековая археология Средней Азии (к проблеме истории культуры). Ташкент, 1990.
Сарианиди В. И. Древние земледельцы Афганистана. Материалы Советско-Афганской экспедиции 1969–1974гг. М., 1977.
Сарианиди В.И. Древняя Бактрия: новые аспекты старой проблемы // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тысячелетие до н. э.). М., 1981.
Tarasov P., Jin Guiyun, Wagner M. Mid-Holocene environmental and human dynamics in northeastern China reconstructed from pollen and archaeological data // Palaeogeography, Palaeoclimatology, Palaeoecology. 2006. № 241.
Филанович М.И. Шаштепа – древнейшее поселение оседлых земледельцев на территории Ташкента //У истоков древней культуры Ташкента. Ташкент, 1982.
Francfort H.-P. The cultures with painted ceramics of south Central Asia and their relations with the northeastern steppe zone (late 2nd – early 1st millenium BC) // Migration und Kulturtransfer: Der Wandel vorderund zentralasiatischer Kulturen im Umbruch vom 2. zum 1. Vorchristlichen Jahrtausend. Akten des Internationalen Kolloquiums. Berlin, 23. Bis 26. November 1999. Bonn, 2001.
Хлопина Л.И., Хлопин И.Н. К происхождению комплекса Яз-Тепе I Южного Туркменистана //СА. 1976. №4. 39
Chen Kwang-tsun & Hiebert F.T. The Late Prehistory of Xinjiang in Relation to Its Neighbors // Journal of World Prehistory. 1995. Vol. 9. No. 2.
Яблонский Л.Т. Археолого-антропологическая гипотеза к проблеме формирования культур сакского типа //Центральная Азия: источники, история, культура: материалы Международной научной конференции, посвященной 80-летию Е.А. Давидович. М., 2005. Л.М. Сверчков, Н. Бороффка

Л.М. Сверчков, Н. Бороффка (Узбекистан, Германия)

On some problems of archaeological study of the Late Bronze-Early Iron Age Cultures with Painted Pottery

At the end of the 2nd Millennium BC on the wider territory of the Tashkent region an archaeological culture is know, which is characterized by traditional hand made pottery, sometimes decorated with paint and known under the name of Burgulyuk culture. It is clear that the Burgulyuk culture, even with its own specifics, is part of the cultural-historical community distributed throughout Central Asia, from western China to southern Afghanistan, during the Late Bronze Age and the Early Iron Age. Unfortunately, the lack of radiocarbon dates does not permit us to exactly fix the first appearance of the Burgulyuk culture or how long it lasted. It is only clear, that in the Tashkent oasis the culture does not have predecessors, just as it does not have visible heirs. The problem of the origin of the communities with hand-made painted ceramics, which are characterized by an unusual archaic appearance in the archaeological complex, has for a long period of many years been the object of heated discussions. Without pretention to the universal analysis of the genesis of the entire community, we focused attention on the paradox that the Burgulyuk complex shows considerably more similarity, not so much to the materials of the Chust culture of the neighbouring Fergana valley, as with the complexes of two settlements which are spatially very far from Tashkent. In the south this is the well known monument of Bandykhan (c.1400–1000 BC), located in the Surkhandar’ya region of Uzbekistan and in the east it is the site of Sintala (c.1700–1400 BC) near Karashar in the Xinjiang – Uyghur Autonomous Region of the Chinese Peoples´ Republic.

The chronological date of the abandonment of Sintala and the almost simultaneous appearance of Bandykhan gives a direct indication of a possible migration, around 1400 BC, of ancient populations from East Turkestan to the right (northern) bank of the Amu-Dar’ya. Most likely, this was caused by the ecological crisis, observable globally, which occurred in the steppe zone of Eurasia in the last third of the 2nd Millennium and continued to the beginning of the 1st Millennium BC. It is very probable that the appearance of the Burgulyuk culture is also connected with these population movements from the Tarim Basin towards the west, presumably including the Tashkent oasis, where the consequences of the aridisation were not so severe as in the desert and semi desert regions of Xinjiang.

Манба: Тошкент шаҳрининг 2200 йиллик юбилейига бағишланган Халқаро илмий конференция материаллари
Ўзбекистон Республикаси Фанлар академияси
«Фан» нашриёти
2009