Проходит месяц, проходит год, минует за веком век,
На Яузе продолжается ледоход –
И где-то в московских дебрях живёт последний абрек,
Никто ему не мешает – и он живёт.
Винтовку свою повесив на заржавевший шуруп,
Исправно отдаёт «Мосэнерго» дань,
И ест из железной миски китайский лапшичный суп,
Делая перерывы на Рамадан.
Вот так мы тоже скрываемся в джунглях высотных домов
Хронически нарушая законы гор –
Поскольку у нас не законы, а, извините, ярмо,
И к слову сказать не язык уже, но арго.
Машина с ведром на крыше и попадание в топ –
Чего ещё остаётся желать, дружок?
Последний абрек перед зеркалом накатывает по сто
И чувствует: между рёбер нещадно жжёт.
Ты выйдешь в мегаполис и увидишь в ночи
Как Сити зажигает огни
Никто тебе не вынесет на блюде ключи –
Давай же, сам пойди и возьми.
Но камни под ногами и сползающий сель
Чуть слышно шепчут твой некролог:
Нейтральной вряд ли стать уже твоей полосе –
Так делай её взлётной, стрелок.
Берёт ружьё, садится за стол, снимает приклад,
И смешивает натрий, бензин и ртуть,
И шепчет слова, которым учил согбенный мулла:
Простите, я не могу повторить их тут.
Затем надевает ватник, чистит кирзовые сапоги –
Отныне ему галстуков не носить,
Поскольку он понимает, что все люди вокруг – враги,
А значит, соответственно, волчья сыть.
Он смотрит через стекло на клерков, высыпавших во двор,
Глаза его нынче холодны как базальт,
Затем выходит на улицу, передёргивая затвор,
И падает у подъезда лицом в асфальт.
И в скорую по мобиле звонит пробегающий клерк,
Полиция чуть позже составит акт
О том, что сегодня умер последний столичный абрек –
Жжение между рёбер поняв не так.
Ты вышел в мегаполис и увидел в ночи
Как Сити зажигает огни
Как в галстуках по офисам сидят стукачи,
Плевать им на тебя – извини.
Но камни под ногами и сползающий сель
Пропели где-то твой некролог:
Нейтральной вряд ли стать уже твоей полосе –
И взлётной тоже поздно, стрелок. The month passes, the year passes, passes over the age of the century,
In Yauza continues ice-frequency —
And somewhere in Moscow wilds lives the last abrection,
No one bothers him — and he lives.
Rifle Having His Hanging Rusted Screw,
It regularly gives «Mosenergo» tribute,
And eats from the iron bowl of Chinese nappish soup
Making breaks for Ramadan.
That’s how we also hide in the jungle of high-altitude houses
Chronically violating the laws of the mountains —
Since we do not have the laws, but sorry, yoke,
And the word is not tongue, but Argo.
The car with a bucket on the roof and hitting the top —
What else can be desired, friend?
The last abrek in front of the mirror rolling on a hundred
And feels: between Ryubor mercilessly burns.
You will go to the megalopolis and see in the night
How city lights lights
No one will bring you the keys on the dish —
Let’s go, go and take.
But stones under the legs and sliding union
A little hear whispering your necrologist:
Neutral is unlikely to become your lane —
So do it running, arrows.
Takes a gun, sits down at the table, removes the butt,
And mix sodium, gasoline and mercury,
And whispering the words who taught the Bent Mullah:
Sorry, I can’t repeat them here.
Then puts on the charter, cleans the Kizzy boots —
From now on, not to wear ties
As he understands that all people around are enemies,
So, accordingly, the wolf is filled.
He looks through the glass on clerks, poured into the courtyard,
His eyes are currently cold as basalt,
Then goes outside, twisting the shutter,
And falls at the entrance to the face in the asphalt.
And in the ambulance, the running clerk is ringing,
Police a little later will be the act
The fact that today the last capital Abrek —
The burning between the Röber understood not so.
You went out to the megalopolis and saw in the night
How city lights lights
How in ties at the offices are sinks,
Spit them on you — I’m sorry.
But stones under the legs and sliding union
Dies somewhere your necrologist:
Neutral is unlikely to become your lane —
And running too late, arrows.