Мой герой ускользает во тьму,
вслед за ним устремляются трое.
Я придумал его, потому
что поэту не в кайф без героя.
Я его сочинил от уста-
лости, что ли, ещё от желанья
быть услышанным, что ли, чита-
телю в кайф, грехам в оправданье.
Он бездельничал, “Русскую” пил,
он шмонался по паркам туманным.
Я за чтением зренье садил
да коверкал язык иностранным.
Мне бы как-нибудь дошкандыбать
до посмертной серебряной ренты,
а ему, дармоеду, плевать
на аплодисменты.
Это, бей его, ребя! Душа
без посредников сможет отныне
кое с кем объясниться в пустыне
лишь посредством карандаша.
Воротник поднимаю пальто,
закурив предварительно: время
твоё вышло, мочи его, ребя,
он — никто.
Синий луч с зеленцой по краям
преломляют кирпичные стены.
Слышу рёв милицейской сирены,
нарезая по пустырям. My hero escapes into the darkness ,
followed by three rush .
I came up with it because
that, therefore, not in a rush without a hero .
I wrote it from the Charter
cavity , perhaps, more from the desire
to be heard , whether that reader
numerator in buzz sins justification.
He was messing around , » Russian » drink
he shmonali the parks hazy .
I’m reading view Sadilov
Yes mangled foreign language .
I would like something doshkandybat
to posthumous silver rent
and he , parasite , spit
applause .
It hit him , rebya ! soul
without intermediaries can now
There’s someone to explain in the desert
only by means of a pencil.
Raise collar coat
lighting a previously : time
your left, his urine , rebya ,
it — nobody .
Blue ray with Zelentsy at the edges
refract brick wall.
I hear the roar of a police siren ,
slicing on vacant lots .